В больших срубчатых домах казаки живут только летом и принимают в них своих гостей. Так как дубовые бревна здесь очень дороги, то при постройке изб их распиливают вдоль пополам, оставляя круглыми лишь бока на наружную сторону, дабы искусственно придать постройке бревенчатый, великорусский вид. Но мха для законопачивания здесь нет, а иловатый грунт заставляет дом приподнять над землей. Поэтому гребенские избы очень холодны зимою и продуваются восточными ветрами, а топливо дорого. Во всем этом видна особенная приверженность обывателей к старине и желание сохранить ее во что бы то ни стало. Однако в целости сохранить всего было нельзя, так как здесь совершенно не те условия, что в многолесной северной России. Поэтому и осталась одна форма.
  Зато стоящий рядом с избою саклеобразный домик гребенского двора есть настоящий выразитель действительности. Будучи заимствован у туземцев, он построен из дешевого, сподручного материала: длинный и низенький, с плоскою крышей, он как бы ушел в землю — требует мало топлива и не продувается зимними ветрами прикаспийских степей. В нем помещается зимой вся семья гребенского казака. Под кровом этой сакли она находится, так сказать, в будничной обстановке. Большинство членов ее здесь и сидят-то по-чеченски, поджав под себя ноги; образов никаких не видно, и из мебели в ходу чаще чеченская треногая скамеечка, нежели стул или русская скамья.
  Но всеми описанными особенностями еще не завершается оригинальность Гребенской станицы. Пройдя ее, где-нибудь в укромном уголке, можно увидеть нечто вроде священной рощи, обнесенной высоким забором, из-за которого виднеются крыши миниатюрных русских избушек. Это — старообрядческие «скиты». Затем, совершенно в стороне от станицы, обыкновенно на большом «шляху», виднеется и православная церковь, около которой группируются малороссийские хаты со всеми их характерными особенностями. Это — «выселок» малороссов-переселенцев, нарост, который вырос в новейшие времена на гребенских станицах силою правительственных распоряжений.
  Исторический смысл всех описанных явлений, которые так поражают наблюдателя, очень несложен. Гребенские казаки со второй половины XVI столетия были исконными поселенцами и завоевателями этих мест. Все они люди старого обряда и старой веры. Живя долго между туземными племенами, во время казачьей вольницы, они брали себе жен - туземок или силою, или по соглашению, и таким образом чистокровный русский постепенно смешался с туземным; костюмы и оружие сами собой привились от господствовавшего тогда воинственного племени; хозяйственною, практическою стороною жизни казаки тоже позаимствовались у него же. Только вера и быт семейный, внутренний — остались крепки и верны русской старине. Во всем же остальном гребенцы по неволе сделали большие уступки условиям климата и места.
  Государь Петр I-й, по местным преданиям, поселил в этих местах частью русских крестьян, частью армян с Сафир-Агою во главе, с тем, чтобы последние своим примером научили местное население культуре и искусству, соответствующим южному положению края: шелководству, виноделию и т. п. Некоторым армянам он даже подарил будто бы землю и крестьян. Поселенные крестьяне остались до сих пор крестьянами и живут особыми деревнями; армяне сделались помещиками и рассадниками торгового элемента, дали контингент станичных лавочников, кулаков, заводчиков и проч. Затем поселили здесь же Аграханское Войско и грузин, и наконец уже в новейшее время (в 40-х годах) в состав каждой Гребенской *) и Грузинско-Гребенской станицы были приселены малороссы Харьковской губернии, бывшие государственные крестьяне. С переселением на Терек, их переименовали в казаки, и с той поры без того существовавшая нетерпимость гребенских казаков-старообрядцев к православию, в силу повторявшихся время от времени притеснений их веры, усугубилась таким бесцеремонным приселением, "еретиков" в их среду. Переселенцам было вначале очень плохо: их до того подавляло влияние и разные притеснения коренных станичных жителей, что они образовали отдельные выселки у каждой Гребенской станицы, построив там свои хаты и церкви, и стали жить особо от гребенцов — по своим нравам и обычаям.
  Такая обособленность поселений постепенно смягчила их взаимную вражду антогонизм и в настоящее время как гребенцы, так и малороссы в общем станичном правлении постановляют совместно приговоры, водят скот, распахивают сообща поле и ссоры их никогда не доводятся до вмешательства администрации. Сфера нетерпимости не идет далее усадебного обособления: малороссы зовут гребенцов "старожителями", а последние малороссов "переселенцами", и только в пылу личных ссор они прозывают друг друга "староверами" и "шаповалами".

*) Исключая станицы Червленной.

Население. *) История заселения Новогладковской станицы относится к глубокой старине. В 1569 г., как гласить предание, произошли раздоры в старейшей казацкой станице Червленной. Не поладили с атаманом Басманом вожаки: Щедрин, Курдюк и два брата Гладовы: старший и младший. Щедрин с своими молодцами основал станицу, ныне Щедринскую, Курдюк - Курдюковскую, а Гладовы опустились рядом и образовали Старо- и Новогладковскую станицы. Ядро того казачества, от которого отщепилась древняя Новогладковка, состояло из старообрядцев. Его поколение и до сих пор придерживается «старой» веры. Православные приселены сюда только в настоящем столетии (в 1848 г.). В отличие от этого нового и пришлого элемента, коренное население здесь зовется «старожителями.» Население станицы добавилось переселенцами из малороссов Харьковской губернии и из казанских татар — «беглых солдат.» Последние бежали из рядов русских войск к Шамилю, жили там долго, поженились и приняли облик чеченцев. Этот разнообразный люд был впоследствии причислен к казачеству, и таким образом составилась Новогладковская станица настоящего времени.
  В станице Новогладковской теперь считается 300 дворов с населением в 1611 душ обоего пола. Из них 1577 жители постоянные, казачьего сословия, а 34 души (2%) обыватели посторонних сословий, из которых 16 составляют евреи и армяне, занятые торговлею, а 18 духовные лица. Последние состоят из семейства старообрядческого уставщика, православного священника и вдовы прежнего священника с семейством. Три двора из приведенного общего числа принадлежат посторонним обывателям станицы, а 297 казачьему населению. Из последних три двора - не жилые: хозяева их живут в работниках по найму **); два двора находятся в нераздельном пользовании одного сложного семейства; затем 10 дворов (вернее домиков) поселены особняком и обнесены высокою оградою. За ней таится особый мир скитов, населенных «скитальцами» - 16 душ женского и одна мужского пола ***). Поименованные дворы (всего 15) нельзя считать экономическими дворами или хозяйственными единицами; следовательно, Новогладковская станица состоит из 282 дворов или отдельных самостоятельных хозяйств, которые и будут приняты за основание всех последующих расчетов. Из числа их три семейства принадлежат казачьим офицерам, живущим и приписанным к станице; прочие же принадлежат простому сословию казаков. На каждый двор средним числом приходится по 5,6 душ казачьего населения обоего пола.
  Станица отличает в своем казачьем населении троякого рода племенной состав: «старожилов», «хохлов» и «татар». Первые состоят главным образом из великороссов; вторые переселенцы из Малороссии; третьи переселенцы татары — казанские. Старожилов по переписи оказалось 833 (52,7%), малороссов - 604 (38,3%); татар 140 (9%), всего 1577 душ обоего пола. Хотя численный перевес и остается за давними - коренными казаками, но и переселенцев (татар и хохлов) считается немного менее половины - 47,3%.
  Все казачье население по полам распределяется на 824 мужского и 753 женского пола; следовательно, на 100 душ мужского приходится 92,0 душ женского пола. Таким образом, и в этой станице - древнего поселения, в общем составе населения мы встречаем тоже несоответствие полов, как и в прочих станицах. Разница только та, что в станицах нового поселения женщин приходится еще менее, нежели в древних, а именно 81 на 100 мужчин. Но влияние древности населения на численное отношение полов, кроме сказанного, подтверждается поразительно в Новогладковской станице, если отделить древнее население от позднейшего. Так, у старожилов приходится на 414 мужчин 419 женщин, у переселенцев-малороссов на 333 мужчин 271 женщина, у переселенцев-татар на 77 мужчин 63 женщины. Выходит, что у старожилов на 100 мужчин приходится 101 женщина; а у переселенцев на 100 - всего 81 женщина, т. е. жители древнего поселения имеют отношение полов весьма близкое к нормальному или, вернее, к господствующему в Европе, тогда как недавнее население в отношениях полов очень далеко от равновесия. Причина такого явления, вероятно, лежит в том, что во 1-х переселения у нас совершаются по приговору обществ за проступки, которым чаще подлежат холостяки мужского пола, во 2-х на переселение по воле поднимаются скорее бессемейные мужчины, нежели женщины.

*) Подворная перепись в станице произведена в декабре 1877 года.
**) Эти люди - бедняки, разорившиеся от продолжительных болезней, смерти хозяйки, от падежей скота и т. п., которые, однако, остались на миру (т. е. не ушли в скиты); жители их зовут «бездомники.» Таких насчитывалось в станице тринадцать душ обоего пола.
***) О скитах смотри ниже: в отделе «Религия.»

ДВИЖЕНИЕ НАСЕЛЕНИЯ.

  Рождаемость. За последние 6 лет в Новогладковской станице родилось: *)

  Среднее число станичного населения за приведенные 6 лет составляет 1518 д. об. пола и по отношению к нему число родившихся в эти годы (341 д.) составляет 22,3% или 12,3% мальчиков и 10% девочек. Следовательно, в год придется родившихся обоего пола 3,7/%, или один родившийся на 27 человек среднего населения. Таким образом средняя годовая рождаемость в Новогладковской станице уступает рождаемости недавно поселенных станиц, где один родившийся приходится на 23,5 человек. Особенно же мала эта цифра сравнительно с губерниями европейской России, где одно рождение приходится средним числом на 20 душ (19,7), что составит 5,04/%. Низкий процент рождаемости в станице особенно заметно падает на девочек, тогда как процент рождающихся мальчиков весьма близок к % других станиц. Это объясняется во первых тем, что от станичных семейных списков  наибольшая точность записей требуется только относительно мужского пола, так как на них основываются все расчеты по воинской повинности населения, а во вторых тем, что Новогладковская станица более чем на половину состоит из староверов, которые вообще не ведут метрических записей своих браков, рождений и смертности, в особенности, относительно женского пола. Это подтверждает и следующее сопоставление: в православной Аки-Юртовской станице, где сведения выписаны из церковной метрической книги, на каждую женщину в возрасте от 17-50 лет приходится одно рождение чрез три года, а в Новогладковской - чрез 3½ лет. Последнее — очевидный физиологический абсурд. Он мог произойти только от незаписанных рождений, которые повлияли уже на общий итог числа рождений.

*) При определении цифр о движении населения в станице, мы пользовались не церковными метриками, а станичным посемейным списком, так как большинство населения станицы составляют староверы, которые никаких метрик не ведут.

ВЕРОИСПОВЕДАНИЕ.

  Население Новогладковской станицы по вероисповеданиям распадается на следующие три группы:
1) Старообрядцев («старожителей») ...................................... 833 души об. пола.
2) Православных (малорос. перес.) ......................................... 604 » » »
3) Магометан (татар. перес.) ........................................................ 104 » » »
___________________________________________________________________________________
                                                                                               Всех ....... 1577 » » »

  Эти три различные религиозные элементы группируются в трех отдельных слободах станицы, из которых каждая имеет свою церковь.*) Таким образом, в станице существуют три церкви: старообрядческая, православная и мечеть; кроме того, при скитах есть еще особая молельня. Коренные жители станицы — староверы. К переселенцам православным они отнеслись вначале негостеприимно. Их самолюбие было крайне оскорблено тем, что к ним, к природным казакам, которые крепко хранят старую веру и живут по завету отцов, прислали в товарищи «мужиков» — крестьян православных, вдобавок из «хохлов». Для заселения этим «мужикам» они отвели болото, примыкающее к станице, вблизи Терека. Место было настолько низкое, что в дождливые годы в избах стояла вода, печи размокали, а во дворах и по улицам не было ни прохода, ни проезда. Двадцать лет держали «старожители» переселенцев на этой топи, и лишь после нескольких неудачных попыток малороссам удалось выселиться на более возвышенное, сухое место в 3-х верстах от станицы. На прежнем месте остались только люди, у которых не хватало средств и сил на перестройку, — семей 6. В первые годы поселения, несмотря на тесную связь обеих усадеб, расположенных рядом, на одной линии со старою станицею, староверы избегали всякого сношения с пришельцами: не позволяли им брать воду из колодцев «погаными» ведрами, так что переселенцам приходилось ждать прихода старовера или просить его ведра, чтобы зачерпнуть воды; не принимали никого из них к себе в гости и сами у них не бывали. Так шло дело много лет, и только с годами казаки постепенно примирились с своим положением. Теперь уже «старожители» принимают у себя православных гостей и сами ходят к ним в гости, хотя и читают после этого очистительную молитву у своего уставщика и держат для них особую «поганую» мирскую посуду. Таким образом, примирение это оказывается чисто внешнее, связь — формальная, которая вызвана необходимостью. Надо удивляться, как крепко удерживаются обычаи в станичной среде. Старожительский казак, поступив на службу, в течении лет 5-8 бывает окружен православными, пьет и ест без разбора из «поганых» чаш, ест и свинину, курит табак и т. д. — он, видимо, забывает «своих». Но стоит ему вернуться домой, и он вновь нетерпимый «старожитель». Прослужит он даже чиновником лет 15, получит среднее образование, тем не менее в станице он снова затягивается обычаями и предрассудками своей родни, а подчас даже делается негласным уставщиком. Женский пол остается наиболее упорным ядром завета отцов. Это и понятно, если взять во внимание, что женщины большею частью сидят в пределах своего станичного юрта, тогда как казак успевает подчас побывать и в Польше, Персии, Тифлисе, Петербурге. Старообрядцы до сих пор относятся к своим одностаничникам православным недружелюбно, недоверчиво и даже с некоторым оттенком презрения. Смотрят они на православных как на еретиков-гонителей и как на людей малодушных, которые из страха преследования не выдержали искуса: променяли отцовскую веру и правду «на церковную ересь и заморские порядки». Живут «старожилы» своею особенною замкнутою жизнью; делят между собою горе и радости, взаимно помогают друг другу (смотр. «спрягачество» в отделе хозяйства «о видах пользования землей,») считают себя верными хранителями древнерусских обычаев и порядков, верными сынами древне-христианской церкви и глубоко убеждены в своей непогрешимости. Это придает им нравственную силу, выносливость и гордость.
  Типичная черта гребенских станиц — это присутствие староверческих скитов. Она выразилась и в Новогладковской станице.
  В одном из углов станицы наблюдатель встречает какую-то особенную усадьбу: она обнесена высоким и глухим забором или плетнем, из-за которого виднеется густая зелень плодовых деревьев. В тени этих деревьев разбросаны там и сям необычайно маленькие избушки. Тщетно вы будете ходить около забора и искать каких-нибудь ворот, чтобы пройти или проехать в этот таинственный сад. Тишина кругом мертвая: ни детского крика, ни блеяния овцы, никакого звука, свойственного «мирской» жизни. Скорее всего можно подумать, что за забором кроется пчельник. Но против этого говорят некоторые своеобразные признаки: кое-где висит новый кувшин на вершине плетня, в другом месте рыба, в третьем узелок с платьем, образок и прочие предметы, не имеющие никакого отношения к пчеловодству. После продолжительного блуждания вокруг забора вам удается наконец открыть маленькую, незаметную калиточку, в которую можно пройти, только изогнувшись «в три погибели». Но калитка эта крепко заперта и притом на замок изнутри. За этим-то высоким и мрачным забором, в густой тени садов, спасаются от «мира» местные грешницы, ищущие себе покаянья в последние дни своей жизни. Это гребенские «скиты».
  Благодаря приказанию начальства, перед нами хоть и неохотно, но открылась таинственная калитка, чтобы принять непрошенных гостей. Странная внешность соответствовала странности содержимого. На внутренней стороне калитки висели деревянные образки; среди виноградной зелени и деревьев проложены узенькие и безукоризненно чистые дорожки или тропинки, иногда даже усыпанные красным песком; каждая из них ведет к маленькой, отдельной избушке, длиною не более 6–8 аршин. Все эти избушки по своей постройке имеют совершенно однообразный и оригинальный вид, который нигде в области не встречается, кроме гребенских станиц. В них сразу виден самый точный и характерный тип великорусских изб, а именно: сравнительно высокий сруб, составленный из круглых дубовых или сосновых брёвен, с острой крышей, крытой тёсом или стриженою соломою; по краям крыши, косякам и прочим углам виднеется резьба по тёсу и разные фигуры. Каждая мелочь дышит желанием удержать старину во что бы то ни стало. При постройке домов на юге круглые брёвна, конечно, не имеют никакого практического значения; дуб и сосна очень редки, дороги и должны вывозиться издалека — из Астрахани; высокая хата при недостатке топлива зимой очень нерасчетлива; резьба по тёсу, стриженая солома гораздо выгоднее заменяются камышом, смазанным глиною; вышина крыши ни к чему, так как большого груза снега тут ей выдерживать не приходится, но всё это добыто и устроено ради сохранения великорусской старины. Брёвна не побелены, но поразительно чисто выскоблены стеклом, так что каждый древесный слой выделяется рельефным рисунком. На входных дверях висит образ, обрамленный вышитою пеленою. Около каждого домика правильными клетками сложены мелко наколотые дрова, которые своими размерами вполне гармонируют с игрушечным видом избушки «на курьих ножках».
  Таких избушек — «скитов» **) — насчитывалось в год переписи 11, а в них обитало скитниц 16 и скитников 1. Кроме преобладания женщин, замечателен еще тот факт, что в скитах вовсе нет молодых женщин: 10 женщин и мужчина были старше 50 лет, и лишь 6 женщин оказались средних лет. В каждой избушке скитницы живут по одной, по две — не более, и живут совершенно самостоятельно и никому не подчиняясь. Жилье имеет две, редко три комнаты. Первая составляет нечто вроде ризницы или молельни: она уставлена образами и киотами, перед которыми теплится неугасаемая лампада; в другой комнате помещается печь и кровати; тут также везде множество образов и знаков креста: над очагом печи, по лавкам и по стенам. Из двух живущих в ските (избе) обыкновенно старший считается владельцем, который, умирая, передает его своему сожителю. Последний также находит себе товарища, и между ними водворяются те же отношения, которые описаны. Иногда скитник оставляет свой скит родственникам, но они по обычаю не могут жить в ските, если остаются мирянами. Изредка продают скит нуждающемуся, но чаще просто уступают его безвозмездно. Это считается благим делом. Кроме движимого имущества вроде платья и обуви, скитники могут иметь фруктовые и виноградные сады и быть даже владельцами «пая» в мирском винограднике. Некоторые женщины Новогладковских скитов ходят на заработки во время сбора винограда, плетут ванды ***) и шьют платья.
  Отсюда видно, что в скитах нет иерархической подчиненности и не только нет общности имущества, как в киновиях, но даже каждые один или два скита отделяются от прочих забором. Каким образом между ними распределяется усадебная земля, этого узнать нам не удалось.
   Главное пропитание обывателям скитов доставляется приношениями станичных жителей. Староверы считают своею обязанностью щедро помогать скитам на том основании, что скитники и скитницы молятся о них Богу за их мирские грехи. Каждую субботу и каждый праздник, а иногда и в будничные дни, скитники получают обильные приношения. Жертвователи при этом строго придерживаются заповеди св. Писания: чтобы левая рука не знала того, что дает правая. Поэтому все предметы подаяния передаются в скиты чрез маленьких детей. Рыболов дает лучшую рыбу, хозяйка — курицу, яйца, разную утварь; охотник — лучшую часть добычи; хлеб дают зерном, мукой, но чаще печеный. Делается это таким образом: родные или знакомые ребенка поручают ему отнести приношение в скит. Постучавши в калитку, ребенок читает молитву, и ему отпирают; тогда он, снова сотворив молитву, кладет приносимое и называет имя, за кого надо помолиться. Скитницы благословляют его и, наделив фруктами и сластями, отпускают. Иногда приношения просто вешают на забор скита или кладут у калитки. И не было случая воровства этих вещей; даже за фрукты, взятые тайком детьми из садов скита, их наказывают весьма строго.
  Гребенские скиты отличаются от древних раскольнических, можно сказать, самою идеей скитальческой жизни. Прежние скиты основывались гонимыми старообрядцами главным образом с тою целью, чтобы укрыться от «мирской неправды»; для этого скитальцы прятались в глухие трущобы, болота и дремучие леса. Подкладкою была идея веры, которую требовалось спасти. Здесь же поступают в скит преимущественно из личных невзгод: от бедности и неудач в жизни, от физического убожества, по интересам семьи, и только весьма немногие идут из за тех побуждений, которыми руководствовались древние скитники.
  Для характеристики Новогладковских скитов, приводим несколько отрывочных сведений о их обитателях, которых мы были частью очевидцами и частью дополнили свои сведения опросами станичных жителей.
  Живут в скиту две женщины: одна старше 50 лет, другая средних лет; оказывается, что они — мать и дочь, престарелая дева. Старушка мать больная и слабая. На вопрос, почему они «отстали от мира,» старуха ответила: «с горя, батюшка. Осталась я вдовою, выкохала сыновей. Жены пожалели для матери куска хлеба, а сыны променяли мать на жен и оставили старую. Дочь одна не оставила; прибилась из работниц и вот  ухаживает» ...
  — Чем же кормитесь?
  — «Христос питает... Для Бога, ведь, вышли, - погрешили Богу... молимся Ему за мир»...
  И это все говорилось певуче, протяжно, с церковнославянским оттенком. После каждой фразы произносилось отрывочное бессвязное причитание, вроде молитвы. Речь скитниц нам напоминала тех великорусских странниц, которых приходилось встречать на ярмарках и на местах богомолий, — не смотря на то, что все это были казачки, иные даже недавно оставившие «Мир». Женщины друг друга зовут «сестрицами,» мужчину — «братцем» или «отцом.» Заметно у них стремление вводить фразы, взятые целиком из церковных книг, которые иногда произносятся совсем не к месту.
  В другом ските (избе) жила вдова. Мужа её убили на «службе.» Кое-как тянулось у неё хозяйство с «парнишкою» сыном лет 16-ти, но и тот утонул. Вот она и пошла в скит «молиться за души.» — «Бог меня обрел... для Христа живу... кто пришлет мучки, кто рыбки даст... кручу на ванды бичеву; за это дровец привезут» ... и т. п.
  Третий скит, который мы посетили имел две небольшие комнаты; пройдя первую, уставленную иконами, мы вошли во вторую. В этой комнате, между окном и русскою варною печью, стояла небольшая кровать, на которой лежала худая, маленькая старушка, с желтым, как воск, лицом и тяжело стонала; видимо она сильно страдала. Окно, к которому она лежала головою, было закрыто ставнею, но резкий ветер пробивался чрез ставню и раму окна и охватывал холодом её голову. С противоположной стороны топилась печь и жаром обдавала её ноги. Другая скитница, её помощница, застарелая в девстве и физически убогая, опустив глаза, плаксивым голосом объясняла нам болезнь своей подруги. «Вот уж несколько недель, едва поворачивается, колотье у ней по всей спине и в груди, мучит кашель.» Мы посоветовали больной обратиться к врачу. - «Нет, - ответила она, — меня никто не вылечит: у меня болезнь давнишняя, сердечная; да и средств у нас нет.» При этом больная замолчала и тяжело вздохнула. Видимо ей тяжело было говорить о своем горе. Эта больная скитница, преждевременно состарившаяся, с потухлыми глазами, родом гребенская казачка станицы Червленной. В молодости она поражала не только своею красотою, расторопностью и трудолюбием, но и своим целомудрием, что не особенно часто можно было встретить у её подруг. Выйдя замуж за такого же гребенского казака, как и сама, она осталась ему верною женою всю жизнь, не смотря ни на его разгульное поведение, ни на все соблазны, которых было у неё не мало. Всем хозяйством заведовала она одна и была счастлива, хотя счастье её продолжалось не долго. Стали доходить до неё слухи о неверности мужа и его любовных похождениях; она долго не верила злым языкам, но потом стала следить за мужем; начались сцены ревности и семейные драмы и наконец между ними произошел разрыв: он ее бросил и она переселилась к своим родственникам. Между тем, время шло, и счастье службы улыбалось её мужу: он быстро получал награды за наградами и чины за чинами. Сделавшись чиновным лицом, он задумал жениться во второй раз, но только не на простой казачке, а на богатой невесте, дочери одного генерала. Чтобы достигнуть этого, он отказался от староверчества, принял православие и женился. ****) Но первая его жена была еще жива и он порешил поселить ее в скитах, чтобы отделаться от неё навсегда. Таким образом, жизнь её была отравлена и разбита в конец. Местные казаки рассказывают, что услыхав о новой женитьбе мужа, она решилась встретить его в церкви в то время, когда он будет идти под венец. На последние копейки она отправилась на место торжества. Довольный и счастливый жених, не ожидая такой встречи, спокойно входил в церковь среди своих блестящих гостей. Но на пороге он неожиданно был остановлен бедной казачкой. - «Я пришла сюда не для того, чтобы тебе мешать, а только пожелать тебе счастья в твоей семье,» коротко сказала ему она и отошла в сторону. И блестящий жених не смел ее оттолкнуть, и стоял перед нею, бледный и растерянный... Теперь — больная, без средств, с разбитым сердцем доживает она свои последние дни в убогой скитнической келье. Следующие её слова, которыми она хотела познакомить нас с своей убогой подругой, гораздо больше относятся к ней самой: «несчастная она, несчастная, бесталанная, горькая - прибилася сюда» ...
  В 4-м ските мы встретили двух престарелых дев, лет под 40 каждой. Веселые, бойкие и гостеприимные, они прикрывались ханжеством, очевидно только по необходимости, в силу своего положения. Наговорившись вдоволь о суете мирской, о спасении души, о скитническом подвижничестве и о других подобных материалах, они перенесли свой разговор на любимое свое детище, — на кувшины. Большая половина их комнаты была уставлена кувшинами самых разнообразных форм и размеров. Они обе с какою-то особенною нежностью и любовью ухаживают за ними, постоянно их перетирают и переставляют с места на место. Если в станице попадается какой-нибудь оригинальный кувшин, то они непременно стараются его приобрести. Эти две скитницы, очень разговорчивые, сами сообщили нам, что от родителей им достался виноградный садик, который они сами обрабатывают, и что в этом году получили с него 4 воза винограда. Виноград они не продают, а делают из него вино для домашнего потребления «Погуляем, погуляем (говорят они), да сами себя и потешим... только ведь нам и радости.» Что заставило их поступить в скиты, мы не узнали; только они, по-видимому, созданы вовсе не для скитнической жизни.
  Обходя скиты, мы натолкнулись еще на один весьма оригинальный тип скитницы. Это была старуха, лет около 80, одетая вся в черное, и еще очень бодрая, с весьма энергическим и выразительным лицом. При входе нашем в её скит, она окинула нас суровым взглядом, тотчас встала с кровати, на которой сидела и, шевеля что-то губами, подошла к лампадке и затушила ее. Затем опять села, опустила голову, скрестила руки, и оставалась безмолвною, во все время нашего посещения. После некоторых вопросов, которые мы ей предложили и на которые не получили ответа, она снова встала и, не смотря ни на кого, с опущенною головою вышла в другую комнату. Уходя из скита, мы заметили, как старуха опять возвратилась к лампадке и стала ее зажигать. Эта скитница по происхождению не казачка; как говорят, она приехала сюда из Москвы и живет здесь уже лет 15-ть. За ученость её и преданность старой вере и отцовским порядкам, она пользуется большим уважением, не только в Новогладковской, но и в соседних старообрядческих станицах. Все ее называют «матушкою» и каждое слово её считается авторитетным. По словам казаков, с нею очень трудно спорить, потому что мало кто знает лучше её священное писание. Она иногда оставляет свой скит и странствует по другим скитам и станицам и везде её встречают радушно, с большим почетом; везде она получает обильные приношения. Старообрядцы считают ее праведною и богоугодною женщиною. Её помощница, лет 30, быть может, от природы и не глупая женщина, но, под её железным и фанатическим управлением, приобрела самый самый жалкий и придавленный вид; встретивши нас у дверей скита, она с недоумением и страхом воскликнула: «О Господи! это что? когда-же это было так?» ...
  Вот все, что могли узнать мы о местных скитах.

*) Православный священник получает с выселка малороссов-переселенцев 200 руб. жалованья, 40 рублей на прислугу, 100 мер хлеба и 100 ведер вина.
**) В православных скитах (особенно афонских и вообще греческих) такие избушки называются «кельями», которые, группируясь вокруг общей церкви и подчиняясь в церковном отношении избранному настоятелю (игумену), составляют скит. Здесь же скитом почему-то называется каждый отдельный домик.
***) Сети, из которых выделываются рыболовные снасти.
****) При переходе старообрядца в православие, прежний брак его считается недействительным.

ЗЕМЕЛЬНЫЙ НАДЕЛ.

  О наделе Новогладковской станицы дело начато в 1871 году *); но до сих пор оно еще не кончено. Присутствием Областного правления было предначертано отвести станице 42,139 десятин; в трех участках, по расчету на 736 1/2 душ, следующим образом: 1) при станице - 26,550 десятин; 2) дополнительный «Арахумский» участок, в 70 верстах на восток от станицы, близ города Кизляра - 7,948 десятин; 3) дополнительный участок «Ессалы», в 70 верстах на север, количеством - 7,641 десятина. Последний не отведен еще станице, и взамен его временно даны три участка из войсковых земель, в количестве 6,643 десят. Удалены они тоже на 60-80 верст. Поэтому станица фактически имеет надел в пяти участках, которые все вместе составляют 41,141 десят. По показаниям жителей, из бывшего их юрта отведено 6 офицерам лучшей земли - 1200 десятин.
  В расписании угодий станицы значатся:
  а) в пристаничном участке:
Под станицею ........................................................ 33 1/2 дес.
Под виноградными садами ............................. 127 3/4 дес.
Под огородами ...................................................... 6 дес.
Пахотной, луговой и пастбищной
земли 4 и 5-й категории .................................... 11994 дес.
Леса (2 категории) ................................................. 1788 дес.
Солонцов (земель последних категорий) ... 814 дес.
______________________________________________________________
Всего удобной ............................................................ 14782 дес.

Подвижные пески .................................................... 11418 дес.
Под водою, болотами, дорогами и пр. .......... 349 1/2 дес.
_______________________________________________________________
Всего неудобной ....................................................... 11767 дес.
Итого удобной и неудобной ............................... 26550 д. или 63 %

  б) В дополнительном участке «Арахум»: земель 2 и 4 категории 1801 дес., камышовых «плавней» (последних категорий) 5909 дес., — всего удобной 7710 дес., неудобной 238 д., а вместе: 7948 десятин или 18,9%.

  с) Дополнительный участок «Ессалы», предположенный к наделу: земель 4 и 3 категорий, удобных - 4991 1/2 дес., неудобных 2680, а вместе: 7641,5 десят. или 18,1%.

Во всех же участках: удобной 27,454,3 или 65%, неудобной 14,685,5 или 35%, а всей земли 42,139,8. Сюда же включена земля церковная, по расчету на 14 1/2 душевых наделов: Сопоставляя это количество земли, с количеством казачьего населения в станице, оказывается, что:
                                                                                           удобной. неудобной. всего,
1) на двор или хозяйство приходится десятин                 97,4            52,0         149,4

2) на отбывную душу мужского пола (от 17 лет)              62,1            33,5          95,6

3) на душу мужского пола вообще                                   33,3           17,8          51,1

4) на душу обоего пола                                                    17,4           9,3            26,7

  Такой, по-видимому, большой надел объясняется во 1-х: большим количеством угодий хотя «удобных», но ниже посредственного достоинства; во 2-х: удаленностью от станицы дополнительных участков (раздробленностью надела): на которых, местами, есть земли хотя и хороших качеств по плодородию, но которые дают жителям станицы самые посредственные доходы, так как на переезды затрачивается большая половина труда; 3-х: «случайностью» климатических невзгод, которые повторяются здесь довольно постоянно в форме восточных ветров и делают урожай весьма не верным.
  Пристаничный участок тянется неширокой полосой от р. Терека на северо-запад: он около 7 верст ширины и 30 длиною. Уже поверхностный наблюдатель, проезжая вдоль этого участка от уровня реки, встречается со всеми типичными его особенностями. У реки находятся камыши и топкие болота; несколько выше лежит прочная, но мягкая почва, покрытая высокими травами, лесом, кустарниками, диким и культурным виноградом; еще ступенью выше кончается лес, виноград и высокое разнотравье: начинается твердая осевшая почва, хорошо покрытая дерниною из злаков и бобовых растений. Здесь видны следы бакши и посевов ячменя; местами виднеется налет соли и солонцовые растения. Следующий уступ резко выявляет как бы берег старого русла. За ним глазу открывается широкая степь, волнистая, «бурунистая» — как называют ее жители. Песчаная почва ее несколько подается ноге и бурого цвета; поверхность испещрена множеством мелких бугров и балок, и покрыта короткою, небогатою растительностью. Будучи вспахана, она, после снятия хлебов, медленно покрывается дерниною; по ней тянутся посевы ржи и проса. Такой характер местности продолжается верст на 10-15 в глубь степей. Там картина опять меняется: песчаная почва переходит в голый песок, очень редко покрытый растительностью; бугры и балочки принимают вид свежих сугробов мельчайшего песка светлой окраски; северо-восточные ветры поднимают его и разносят тучами на юго-запад, где он ложится продолговатыми грядами, засыпая более плодородные земли: где был бугор образуется равнина, где было озеро или балка — возвышается бугор, «курган». Это угодье «бурун — пески». Названо оно так жителями в отличие от оплотнелой (сравнительно) и оседлой «бурунистой» степи.
  Таким образом, в наделе Новогладковской станицы можно отличить 5 типов угодий, по их сельско-хозяйственному значению резко различных: это «камыши», «сады», «под», «бурунистая степь» и «бурун-пески». Они в тоже время соответствуют пяти неравным по величине террасам, постепенно поднимающимся от уровня Терека на 200 футов высоты до вершин бугров в «песках». Все эти террасы пересекает линия, проведенная от Терека на северо-запад вдоль всего участка. Первые два типа (камыши и сады) находятся в пределах русла — теперешней молодой долины Терека. «Камыши» растут в тех углублениях долины, куда до сих пор вода заливается и застаивается на поверхности. Непосредственно для культуры они не годны, не смотря на то, что ежегодно обогащаются осадками ила. Жители такие болота предварительно осушают канавами, а наводнение удерживают дамбами. Для этого требуются большие траты и тогда только камышовые угодья дают хорошие урожаи пшеницы. Непосредственно же они могут служить только скудным кормом для скота, или на покрытие крыш. Между тем, на дополнительных участках большая часть земель покрыта камышами. Насколько мало значение камышовой полосы для Новогладковской станицы, видно из того, что жители сдали их в аренду «кругом» по 46 копеек за десятину. Капитализируя эту плату наименьшими процентами, в 2%, получаем наивысшую стоимость десятины этого угодья в 2 р. 30 коп. Исключение представляют «Ессалы»; но этим участком станица фактически не пользуется. Вообще же, как в пристаничном, так и в остальных участках, камышами занято всего 11,646 десят. или 28,5% полного земельного надела станицы.
  Второй тип земель окаймляет низменности, занятые камышовыми болотами; его положение более возвышенное, не выходя однако за пределы «молодой» долины Терека. Для Новогладковской станицы, как и всех вообще гребенских станиц, занимающихся виноделием, размеры этой полосы определяют благосостояние и самый характер ее хозяйства. Почва этой полосы, ежегодно удобряемая разливами Терека, смешана с частицами чернозема и постоянно влажная, но не мокрая; вода выступает под почвою только на 1-1 1/2 аршина глубины. Лесная растительность, виноград, кукуруза и пшеница на ней процветают, а луговую растительность образуют громадные бобовые и зонтичные растения, заглушая злаки. Сено получается здесь в изобилии, - до 500 пудов с десятины, хотя посредственного качества. Вообще этот род земли служит у местных казаков для высокой культуры и ценится выше всего: на ней расположены все плодовые и виноградные сады, огороды и лес. В пристаничном наделе такой земли не много, а именно: 1788 десятин занято лесом и 187 садами и усадьбами, — всего 1975 десятин. На 4-х дополнительных участках добавляется к этому числу еще 3298 десятин, но, вследствие удаленности их от станицы, жители не могут разводить на них сады, требующие ближайшего надзора, и вынуждены засевать их пшеницею. Ниже будет доказано, что через удаленность от станицы этих участков, доход с них равен доходу с ржаной почвы т. е. с «бурунистой» степи, — вследствие чего для Новогладковской станицы эти 3295 десятин имеют лишь посредственное экономическое достоинство. Поэтому, суммируя ее угодья по естественным качествам, под типом «садовой» земли будет 5270 десятин (до 13% надела), тогда как если суммировать его по экономическому значению, то высоко-ценной земли можно считать лишь 1975 десят., т. е. только ту часть садовой полосы, которая лежит в пристаничном наделе. Относительно всего надела она составляет всего 4,8%. Последнюю ценят не менее 50 рублей за десятину.
  Третья терраса принадлежит к тому типу угодья, который всюду известен под названием «под». В данном случае, главная часть его лежит на древнем русле Терека и его притоков; другая часть — по старым руслам притоков и по котловинам старых озер и внедряется глубоко в бурунистую степь. Подпочвенная вода находится здесь вдвое глубже, нежели в предшествующей террасе; почва представляет древний уплотнелый ил, или черноземный нанос с соседних возвышенностей; его покрывает хорошая луговая растительность и только в некоторых местах солонцовые растения. Так как вся эта местность была когда-то заливаема Каспийским морем, то явление солонцов на таких пониженных местах как «под», понятно: вода застаивалась здесь и испарялась, оставляя поваренную и горькую соль. Солонцовый под негоден прямо на культуру: он требует дорогого пресного оводнения, после чего дает хороший урожай. На «пресном» поде прекрасно урожаются бакши и ячмень, почему жители им дорожат; просо дает тоже не менее «сам 12». По показаниям жителей, до 1/8 части земли, годной для пашни в пристаничном наделе, составляет пресный под; следовательно 1478 дес. (3,6%). «Под» пресный ценится, средним числом рублей по 30 за десятину.

*) Все эти сведения заимствованы из дел Межевого управления Терской области.

ХОЗЯЙСТВО И СРЕДСТВА К ЖИЗНИ.

  Формы владения и пользования землею. Вся земля Новогладковской станицы находится в общинном владении; но тем или другим угодьем пользуются различно. Так: пахотное поле, находящееся близ станицы, делят на «паи» по числу отбывных душ мужского пола; женщине же полагается пай, если она вдова. Дележ пристаничных полей производится каждый год; но одно и тоже место поля подлежит дележу лишь чрез 7-8 лет. Делят поля под яровые растения (бакши и просо), снявши которые сеют озимые (рожь и ячмень) без вторичного дележа; так что пайщик пользуется своим паем года два-три сряду, как бы на правах собственности: он может его запустить, сдать в аренду, косить и т. д. Затем на следующие 2-3 года пай делается общественным выгоном. Если-же на 5-6-й год на бывшей пашне вырастет хорошая трава, то каждый пайщик опять пользуется своим прежним паем, подкашивая его на сено. Так идет дело до 8 лет и к этому времени земля считается отдохнувшею и поступает в передел, сначала под яровые и т. д. Пай здесь имеет 4 сажени ширины и 300 длины, т. е. 1/2 десятины. Получают паи до 300 душ, значит, ежегодно подлежат разделу до 250 десятин. Так как, через 7-8 лет залежи, возвращаются к тому-же клочку, то отсюда следует, что при станице все залежное поле составляет около 2000 десятин. В межевом деле отмечено земли, годной под распашку в пристаничном участке, 11,994 десятин, тогда как население утилизирует под пахотное поле лишь 18%, а 4/5 служат пастбищами, сенокосом и т. д. Раздел производится так. Доверенные делят поле, если оно не разбито дорогами, балками или реками на «клины» и «углы», на столько равных частей, сколько сотен пайщиков, - или, как говорится, «разбивают поле по сотням». Но если поле распадается на 3-5 «углов» или «клиньев», то поверенные исчисляют сколько из 300 паев приходится на каждый такой клин. На случай споров или ошибок, а также для атамана оставляют еще некоторую поверхность «в запас». Затем на сходе жители (обыкновенно родственники) группируются партиями от 2 до 10 человек вместе и пишут общий жребий (2-10 пайный) на одну фамилию, для того, чтобы быть смежными и допускать совместную работу. Жребии вынимаются кем-нибудь, условившись только предварительно, на который угол производится жеребование. Вынутые фамилии записываются в порядке следования жеребьев в список. Этот же порядок определяет смежность сложных паев. Затем тянут веревку, длина которой соответствует ширине одного пая, и по списочному порядку отмеряют по 2-10 веревок на имя каждой партии; начало и конец сложного пая отмечают вехами.
  Землею, которая расположена далее 10 верст от станицы, пользуются на правах захвата и потраченного труда. Ha pacпашку там не испрашивается разрешения общества. Этот вопрос стал на очереди только в последнее время, после того, как ближайшая земля сделалась менее урожайною.
  В пристаничном наделе есть еще небольшой клочок пашни, в 24 ½ десятины, который не подлежит общему переделу: он отдан обществом татарам - переселенцам для кукурузы, которая не может подходить под принятый большинством севооборот и не родится в степи. Место это находится в долине Терека и было прежде занято камышовым болотом, а затем осушено и разработано татарами. Уважая до сих пор затраченный прежде труд, (с тех пор прошло более 20 лет) общество считает право пользования этим клочком исключительно за татарами. Наконец есть на дополнительных участках клочки земли, которые осушены и разработаны казаками из под камышей и засеваются просом и озимою пшеницею. До сих пор каждый такой клочок считается принадлежащим разработавшим его, не смотря на то, что иногда десятилетним пользованием давно уже окупилась его разработка. При обработке таких пашен хозяева «спрягаются» не только рабочим скотом, но и человеческими силами. «Спрягачи» малороссы делят между собой обработанную поверхность пропорционально участию труда или числу быков, но засеять и убрать свою долю предоставляется каждому спрягачу отдельно. У старожителей встречается при этом более справедливая и совершенная форма: у них «спрягачи» не только пашут сообща землю, но часто и сеют, и убирают, и обмолачивают ее сообща, «по братски;» затем, из полученного зерна выделяются каждому посевные семена; остальной же продукт делится или поровну, или пропорционально труду. Таким образом, бедняк здесь поправляется. Это нечто вроде Полтавской «гуртовы.» Вообще, старожители по обычаю — живут более братски между собою, нежели казаки православные.
  Огородов почти не существует в Новогладковской станице, но есть «сады.» Под виноградные сады пригодны места лишь в пределах молодой долины Терека и притом около станицы. Давно уже старожители заняли в этой черте места для садов «вольно,» где кто и сколько хотел. Теперь их потомство продолжает пользоваться ими на правах давности, захвата и потраченного труда. Зовутся такие садовые участки «старые родные сады.» Когда в 1848 году. сюда сразу прибыло населения вдвое более, чем было (переселенцы), то явились и затруднения. Полоса угодий, удобных для садов, не велика; всего 1915 десят. Но под «сады» далеко не вся эта поверхность вполне пригодна, так как для хозяина весьма важно, чтобы сад был у него под руками; поэтому интересы и столкнулись на каких-нибудь 200 десятинах близ станицы. Тем не менее, общество решило оставить «старые сады» неприкосновенными: оно отвело переселенцам рядом участок под «новые сады.» Последний был разделен между прибывшими по числу отбывных душ на равные паи и опять-таки без передела в будущем, то есть на тех же основаниях, как и «родные» сады. В отличие от старых, их зовут «новые родные сады». Средний садовый пай составляет около 550 кв. саж. Но с тех же пор водворился иной порядок: каждый желающий «занять» сад, должен предварительно просить разрешения общества. Каждый вновь занятый сад, или пай сада, считается «родным», т. е. может передаваться по наследству из рода в род. Полученное для сада место должно быть «занято», т. е. окопано канавкою и получивший его обязан немедленно приступить к обработке и сад должен постоянно поддерживаться. Во всех противных случаях: когда семья выбывает из станицы, когда в течении 2-3 лет не разрабатывает данной ему земли, или когда не поддерживает существующего сада, — земля отбирается обществом, а «корни» (виноградные лозы) может взять обратно прежний хозяин. Право наследства сада признается и за женщиной.
  Лес находится в общем пользовании, при котором соблюдается следующая форма. Он разделен на 6 участков; из них пять рубятся поочередно, каждый по одному году, и назначены на удовлетворение нужд населения: рубят его на таркалы для виноградников, — на отопление и ремонт строений и т. п. Шестой участок служит исключительно для береговых укреплений и рубится он каждый год, даже летом, для шин, почему и называется «фашинным». На участках, отведенных для общественного пользования, назначаются по усмотрению общества, осенью, зимой и весной известные дни для рубок. Предварительно очередной участок делится на подушные, «сотенные» или «десяточные» части; последние разверстываются между членами десятка или сотни и в назначенный срок все выезжают с наличными силами на рубку. Так, осенью и зимой назначаются дни для заготовления дров и строительного материала, весной для заготовления таркал. Пятилетний оборот вырубки назначен в тех видах, что самым ценным материалом для станицы служат таркалы; а последние достигают необходимых размеров в течении 3—5 лет. Такой порядок заведен в 60-х годах, а до того была здесь «вольница», и каждый мог вырубать сколько и когда угодно и нанимать даже для этого рабочих. Но по прибытии переселенцев, последние, чтобы выйти из первоначальной нищеты, занялись лесным промыслом и постепенно обстраивались. Они приготовляли угли, дрова и строевой материал и возили все это в Кизляр на базар. На эти деньги они обзаводились хозяйством. Лес скоро перешел в самое жалкое состояние, которое и заставило учинить над ним известный общественный контроль и порядок рубки. Теперь обществом назначены даже особые лесники, которые освобождены от всех других станичных повинностей и должны наблюдать, чтобы вне постановленного сходом срока, рубка в лесах не производилась и чтобы во время срочной рубки, казаки не нанимали посторонних рабочих; они же охраняют лес от вторжения порубщиков других станиц.
  Лугами для сенокоса, пользуются трояким способом, смотря по близости расположения луга, по его размерам и по количеству затрачиваемого на него труда. Самые ценные из них те луга, которые дают постоянные урожаи, не страдая от засух и которые расположены в пределах долины Терека, не далеко от станицы. Но таких лугов не много и притом они ежегодно зарастают многолетним древянистым растением с глубокими стержневыми корнями, требуя трудной предварительной расчистки. Растение это зовется жителями «Шишовник», и есть вид солодкового корня, у которого стручечки собраны в шишку и снабжены цепкими крючками. Расчистки лугов делаются не сообща, а каждый двор чистит для себя. Эти луга с давних пор заняты старожителями, которые долголетними расчистками сделали — каждый свою долю чистым лугом. Они не подлежат переделу, а передаются из рода в род по наследству, почему и называются тоже «родными,» как и сады. Со времени прихода переселенцев, новые луговые места поделили тоже на «родные» паи, не подлежащие покуда переделу. Чтобы не выходить за предел долины и не страдать от засух, некоторые казаки делали расчистки под сенокосы в лесу, — и эти последние считаются тоже «родными.» Теперь такие расчистки делаются лишь с разрешения общества.
  На близкой возвышенной степи тоже урождается трава и лучшие луговины её делят каждый год, на время сенокоса, на паи по отбывным душам. Удаленные и случайные луга (которые урождаются в дождливый год) не подлежат паевому разделу: их косят — кто и сколько хочет: для них существует «вольница.» Выгон находится в безраздельном пользовании всего общества.
  Рекою для рыбного промысла, жители станицы непосредственно не пользуются: общество отдает свой участок реки ежегодно с торгов частному лицу руб. за 120. Эти деньги поступают в общественный капитал, а арендатор обязуется жителям станицы продавать рыбу по условленно-низкой цене: от 2-3 копеек за фунт рыбы. Жители в свою очередь, не имеют права эту рыбу продавать на сторону или ловить ее без разрешения арендатора.
  В пристаничном наделе Новогладковской станицы нет урожайных мест для посева пшеницы: для этой надо ехать за 70 верст на дополнительный участок. Поэтому казаки, несмотря на величину своего общего надела, арендуют у соседней Александроневской станицы «напоенные поля» *). Условия аренды — половина продукта; то есть, арендующий казак спахивает, засевает (зерном хозяина - хозяйскую часть) и обязуется свозить снопы на указанное место. Если оценить эту работу на деньги, то выйдет, что вспашка казенной десятины обойдется 2 р. 50 коп., посев 30 коп., провоз 3 р., всего рублей 5 ½. Напоенная пшеничная земля так ценится потому, что она неурожая не знает, да и близка к дому.
  Дополнительные участки Новогладковские казаки отдают в аренду под пастьбу и сенокос на следующих условиях: 1) за 11,640 десятин — 545 р. годовой платы или по 4,6 коп. за десятину; 2) за распашку каждой десятины особо по 1-2 руб. в год; 3) жители станицы должны быть допущены к распашке на отданном в аренду участке бесплатно. «Бурун-пески» в  пристаничном наделе, в размере 11,500 десятин, сдаются в аренду за 700 рублей (или по 6 к. дес.), под пастьбу скота, без права пахать.

*) "Напоенными" полями зовутся такие участки, которые посредством особых канав заливаются водой и оплодотворяются илом, после чего вода спускается, а вредные соли извлекаются водою.